Митрофанушка

Солист

Моя жизнь устроилась, но совсем не так, как я ожидал или хотел. Я стал певцом. Это, впрочем, не плохо. Но всё остальное...

Нас целая команда. Один отвечает за прессу, другой — за рекламу. Ансамбль из очень славных ребят. Коммерческий директор, которого славным не назовёшь, но и он знает своё дело. Мы всё время куда-то едем, нам всегда некогда. Кочевой быт, непредсказуемое питание, выпивки, репетиции.
Дурацкие интервью и море фотографий. Смешно сказать, но сначала я к прессе относился очень серьёзно, делал вырезки.
Да нет, всё неплохо. У меня водятся деньги, на улицах меня узнают, хотя я и не часто хожу по улицам. Мне пишут письма, звонят незнакомые женщины. И мужчины, кстати, тоже. Временами бывает неловко за них всех, за их назойливость и бестактность. Но я знаю, что так надо.
Хотя мне этого совсем не нужно. В любой день я мог бы бросить всё раз и навсегда. Но есть один секрет, одна тайна, которая мне не даёт уйти с эстрады, и не даст, наверное, никогда. Я хотел бы знать, есть ли такая же тайна у других солистов?
В день концерта всё бывает как всегда, чуть-чуть, может быть, нервознее. Иногда есть предчувствие, но чаще я просто не думаю ни о чём. Ближе к концерту время сгущается. Накануне я обязательно принимаю душ, мою голову. Надеваю чистое бельё. Меня гримируют, я тщательно одеваюсь, хотя тщательной является нарочитая небрежность. Издалека доносятся шумы зрительного зала, обрывки случайных мелодий. Это устанавливают на позицию нашу артиллерию — электромузыку. Но я приучил себя совершенно об этом не думать. Наш принцип — каждый делает своё дело и делает его хорошо. Это не просто фраза, за ней — десятки уволенных из тех, кто это считал простой фразой.
И вот мы выходим. Нам аплодируют, впрочем, довольно лениво. Я беру в руки микрофон, начинает греметь ритм, по сцене разгуливают лучи прожекторов, я пою, и концерт встаёт на рельсы. Один хит, другой. Мы работаем. Нами довольны. Всё хорошо.
Я жду и немного боюсь, что придёт ЭТО. Оно приходит не всегда, но утром нынче я на миг почувствовал словно озноб. Предчувствие. Безошибочное и беспощадное.
Ребята азартно играют, я пою, зал понемногу заводится. Пыль кулис, грязный затоптанный паркет сцены. Всё обыденно и уже привычно. И ради всего этого я не стал бы оставаться певцом. Наверное, деньги на жизнь можно зарабатывать и другими способами. Живя дома, с близкими и друзьями. Я уже слегка устал, мне жарко.
И вдруг что-то меняется с началом новой песни. Возникает ритм, и словно над залом кто-то натягивает тугую проволоку, на которую я вступаю. Меня окатывает ознобом как ведром холодной воды. Тело заряжается неведомой могучей энергией. Восприятие моё изменяется, я вижу зал, но перестаю видеть лица. Ритм завладевает всем моим существом, мышцами, сердцем, ноги и туловище перестают мне подчиняться. Нет, не так. Они сами знают, что делать, я перестаю о них думать.
Из невообразимого далёка до меня доносится чей-то ясный и чистый голос. Медленно, с трудом, с большим напряжением я начинаю понимать, что этот голос — мой, что он звучит уже давно. Как я пою — не знаю и не слежу за этим. Моё внимание уходит в зал, где громадное многоголовое существо, людская масса перестаёт быть людьми, но сливается в изумлённый и послушный мне образ. Словно тысячи нитей протягиваются от меня к морю белых лиц, к ритмично раскачивающимся человеческим фигурам с воздетыми вверх руками. Я твёрдо знаю, что они не сами по себе сейчас, они все со мной. Я физически ощущаю их полную покорность, их беззащитную завороженность. А я — фонтан, могучая сила рвётся из меня, заливая всё вокруг. Я могу всё, и они это знают. Мне мешает одежда, мешает тело. Моё тело сейчас — весь зал, все они. Я в них. Мы — одно. Время исчезает, превращается в бесконечность, в одну остановившуюся секунду.
Нескончаемая, напряжённая нота, аккорд, и я снова выныриваю из тёмной призрачной глубины. И зал очнулся тоже, он бушует. Я с трудом осознаю, что спел не одну песню, а всю программу. Я делаю поклоны, какие-то взмахи руками, и хочу уйти. Меня посылают снова к рампе, и я послушно иду. Никто не догадывается, что сейчас я беспомощен и послушен как ребёнок. Моя воля парализована, тело мокрое и словно избитое. А зал беснуется, не утихая ни на миг, полон визгов и свиста. Но дальше не моё дело. Ребята напялят на меня верхнюю одежду, проведут незаметно к машине, отвезут в гостиницу. Но заснуть не дадут, а сунут в руки фужер с коньяком и заставят выпить. Я как ребёнок. Я должен переодеться, снять всё мокрое, уже высыхающее на мне бельё. Душ. И к своим. Они мне рассказывают, что и как было нынче. Что говорили в зале, на улице. Я сижу со вторым фужером, и в нём тоже коньяк. Я не опьянел нисколько, но мне теперь хорошо, весело и спокойно. Я улыбаюсь, шучу, делаю вид, что всё помню. Но твёрдо знаю, что приходило ЭТО. Я ли пел нынче? Разве во мне клубился багровый шар неистовой энергии, затопляя всё вокруг?
Ребята из ансамбля просто считают меня талантом, но что-то в их отношении ко мне необычно. Они никуда не уйдут от меня, если я сам кого-то не отошлю. Они меня берегут и охраняют. Те нити, что вошли в них во время концертов, им не под силу порвать. А слушатели... Что ж, они придут ещё не раз на мои концерты. Только не знаю, повезёт ли им услышать, как поёт во мне ЭТО. Что?

Я бы бросил эстраду. Если бы мог.

Вернуться на страничку прозы