Песнь волны

Гляжу на восток в нетерпеньи,
Душа моя снова в огне:
Я пленник, по-прежнему пленник,
Хоть нет больше цепи на мне.

А воздух так приторно-сладок
И ласков магический свет.
Царят здесь покой и порядок,
Но жизни тут подлинной нет.

Узкой полосой вдоль подножия гор Пелори тянется этот пустынный край. Свет Древ здесь — лишь неверный отблеск на самом краю неба. Это царство сумрака, глубоких теней. Отвесные горные стены неприветливы, и черны ледяные воды Великого Моря. Здесь не растут травы, лишь кое-где по камням — тусклые пятна мхов. Только самые отчаянные из эльдар порой забредают сюда в своих странствиях, но их не привлекают безжизненные земли.

Мне в Амане светлом не место —
Все горше с течением дней.
О, Эндор! Мое королевство,
Покорное мысли моей!

Но снова сомнение гложет:
Что там я, вернувшись, найду?
В Эндорэ забыт я, быть может,
Но есть те, кто помнят и ждут.

Хорошее место. Здесь не так громко звучат чужие Темы, и даже как будто дышится легче. И если постараться не слышать Музыки, может на миг показаться — ты дома, в горах Севера. Не пленник — Владыка. Хозяин. И башни Удуна все так же высоки, и мечи звенят только в зале для тренировок, да еще на плацу. И не было, не было, не было этой злосчастной войны! Не было поражения. Не было...

В развалинах Темной Твердыни,
В лесах и горах где-нибудь,
Меня ожидают поныне
Те, кто разделяли мой путь?

Пусть держат незримые нити,
И давит невидимый груз,
Я вырвусь, вы только дождитесь.
Я вам обещал — я вернусь.

«А ведь, казалось бы, проще простого — ветром со скал — и туда, через море, над тяжелыми волнами, над визгливо кричащими чайками — домой! Туда, где медленно разрушаются без присмотра северные земли, туда, где Сайрон пытается удержать контроль над Эндорэ — ему не справиться одному, он только майя. Там нужен я, моя сила, моя воля. Я необходим Эндорэ!
Домой, домой, ДОМОЙ!
Нельзя.
Ведь ОНИ придут за мной. Придут и вернут обратно. В Аман. В Мандос. И тогда конец. И мне, и тем, кто там, в Ангбанде ждет моего возвращения. Конец.
Я слишком слаб сейчас. Я еще не готов. Надо ждать. Копить силы. Думать. Искать пути.
Я все равно вернусь в Эндорэ. Любой ценой, наперекор всему — вернусь».
Мелькор еще раз осмотрелся и начал спускаться вниз, ловко прыгая с уступа на уступ. Горы охотно отзывались на мелодию Ауле, которую Темный Вала воспроизвел почти в точности, и скалы, только что совершенно неприступные, меняли форму, ложась ступенями под ноги Старшей Стихии.
У кромки воды Мелькор остановился, критически осмотрел получившуюся лестницу, хмыкнул и вернул склону первоначальную форму. Вот так. Незачем оставлять следы.

От темных волн, лижущих каменистый пляж, веяло холодом.
«Так похоже на...»
Мелькор скинул одежду и быстро вошел в ледяную воду. Мощными взмахами выгреб на глубину, подальше от берега и перевернулся на спину. Здесь, вдали от Древ, в небе были видны звезды. Только рисунок не такой, как в Эндорэ. И совсем нет облаков. Хотя... Это можно исправить.
Мелькор остудил воздух над собой — и из сгустившихся капелек влаги соткалось небольшое облачко. Некоторое время Темный Вала развлекался, гоняя его из стороны в сторону, но очень скоро мысли его снова вернулись к насущным проблемам.
«Итак, что мы имеем на текущий момент? Разрешение бродить по всему Аману — раз».
Облако под взглядом Мелькора завилось спиралью.
«Йаванна меня теперь избегает — два. Я, кажется, немного перестарался, но, пожалуй, так даже лучше. И без того хватает желающих следить за мной. Если, конечно, Дарительница не ведет какую-то свою игру. Впрочем, нет. Не похоже. Плакала она вполне искренне».
Облако развернулось в прямую линию.
«Так, и пора, наконец, разобраться с эльфами. Могут они быть полезны?»
Облако приняло форму летящей чайки...
«неаккуратно... одно крыло оторвалось... ничего, прилепим обратно.
Пока непонятно. Вожди наверняка преданны Валар. Пробужденные, предположительно, тоже. Они помнят Эндорэ, но, скорее всего, не любят его, раз уж решились переселиться в Аман.
Нужны молодые эльфы. Энергичные. Даровитые. Любознательные. Добиться их доверия, привязать к себе, а потом... Что потом? Там видно будет. В любом случае, союзники мне не повредят. И еще надо заняться майяр».
Облако налилось чернотой, и вниз медленно полетели снежинки.

* * *

Самое важное — это вода.
Дождь идет. Капли шлепают по листьям, шуршат по крышам, стекают в траву, собираются в маленькие ручейки. Ровный шум дождя — в лесу. Олень прядает ушами, и разлетаются крохотные капли. В городе — ручьи по улицам, пузыри по лужам, мальчишки прыгают под теплыми потоками, что льются с неба. Радуги повсюду, и кто-то любуется ими, словно увидев в первый раз — восхищенное «Смотри!» Ручьи торопятся к реке. Река собирает их, как мать — сорванцов, принимает из травы, подхватывает у причала, встречает из торфяного болотца. Воды катятся к морю.
Дельта реки. Здесь встречаются солёная и пресная вода. Цвет у них разный, разный характер, и видно, как постепенно лёгкий речной поток, что скользит поверху, тоже напитывается солью и растворяется, совсем слившись с морскими течениями.
Море. Вечное движение. Вечный непокой. Оно не умолкает ни на миг, не останавливается — но остается прежним. Прежним — покуда время или Сила не изменит очертаний берегов и течений вод. Земли на дальнем юге, за границей света, пусты и холодны. Пусть туда придет тепло. Пусть придет вода.
Сегодня.
Позже — птицы принесут на лапах икринки, и дуновение ветра оставит на камнях семена, и Дарительница Жизни не оставит тот край своим благословенным вниманием, и взойдут травы, и мелкие зверьки найдут себе там убежище.
Это будет не скоро. Но начнется — сегодня.

Ульмо потянулся в глубины теплого моря. Веселые духи подземного огня уже подогревают воду: Ауле позвал их к морскому дну, чуть ближе, чем они жили раньше.
Осталось сплести течение, что унесет этот жар к югу. По пути туда воды будут остывать. Море будет прогреваться постепенно. И отдавать тепло воздуху. Рисунок воздушных течений тоже изменится — медленно, неторопливо.
Все ли готово? У обитаемых берегов течение сдвинется совсем немного. Будут большие волны, но они не захлестнут гавань. Там, южнее, майар уводят морскую живность от берега, а мореходы вытаскивают лодки на сушу. Еще южнее будет шторм. Можно сдержать его... но пусть будет. Заледеневшим берегам это не помешает.

... Снежинки падают в черную воду...
Кто-то забрался далеко на юг. Один. Не эльда. Кто-то из майар развлекается?
Мелькор...
Ульмо коснулся сознания бывшего Отступника: Сейчас тут будет буря. И добавил мысленный образ: сплетенное течение перекатывается ото дна к поверхности моря, распрямляясь, как древко гигантского лука, от Эльдамарского залива до Аватара. Гигантская волна взлетает — и обрушивается на скалы там, где свет Древ уже почти не виден глазу.

Мелькор, внезапно выведенный из задумчивости обращением Ульмо, от неожиданности едва не нахлебался воды.
Буря — это хорошо. Красиво. К тому же, интересно посмотреть, как работает Владыка Вод. Только вот, издали неудобно, а если вблизи, то придется сменить облик. Мелькор передернулся при одной мысли об этом. Развоплощение, которое когда-то было для него обычным делом, после трех тысяч лет в Мандосе вызывало почти панический ужас. И Темный Вала ничего не мог с этим поделать. Впрочем, сдаваться он не собирался. Каким бы чудовищным ни было прошлое, оно позади и будущему мешать не должно.
Мелькор послал Владыке Вод короткое вежливое осанвэ: Благодарю. Можно ли мне присутствовать?
Да, — пришел ответ.
Темный Вала стиснул зубы и сжал кулаки, собираясь с духом.
«Тьма, даже решиться зайти в Сердце Боли было намного легче!»
И справился-таки с собой, отбросил телесный облик. Еще одна победа. Крошечный шаг к восстановлению. К себе прежнему. К Дому.

* * *

Пляска волн — вот отлив, вот водоворот, вот, словно нечаянно, волны перемещаются — и вливаются в песню, и каждая случайная капля становится единственно верной нотой, и каждый поток — это нить гобелена, что еще не соткан, что создается сейчас. Вечное творение — и вечная радость творения.
Неспокойное море. Имя моря — непокой, имя моря — вечное движение, имя моря — берег.
«... Всего лишь дождь.
Дождь падает в реку, река падает в море, море вечно падает само в себя.
Двухмачтовый кораблик бежит мимо острова. Кто-то всматривается в воду с борта. Неужто в самом деле что-то видит?
Вот квэнди плывут вместе с майар и дельфинами.
А вот — несколькими лигами ниже, где не бывает света, где огромна тяжесть водяной толщи, где всегда темнота и покой, сегодня красноватое свечение пробивается от раскаленных камней дна. Пора!
Всего лишь отлив. Вода рушится, падает, проваливается, движется. Кому-то это покажется хаосом, но я-то знаю: смысл в каждой капле, и тысячи мелодий рождаются каждый миг, умей только слушать.
Множество голосов сплетается вокруг. Вот басовитый подземный гул. Вот переливчатый смех морских дев. Вот свист незримых крыльев ветра. Вот мягкий шорох пены.
Я вижу это течение так ясно, словно оно уже есть. Теперь пусть оно будет. И я удивлюсь: как вышло так, что я не ждал, не ведал — думал, как оно будет, и все равно не угадал, но получилось еще лучше, чем я загадывал.
Дать жизнь тому, что придумал — это ли не радость! Пусть оно не будет в точности таким, как я хотел — оно вплетется в ту песнь, что уже есть, и сделает ее новой».

С юга к северу катятся волны,
Катятся волны от севера к югу

Песнь набирала силу. Плеск — но неслышимый, ворчание — но то, что дрожью отдается в костях земли, прилив как глубокий вдох, и тяжелый маятник моря медлит качнуться обратно, стать отливом, уйти прочь.
Пора!
Оттолкнуть воду — собранную в горсти, подтянутую из глубин, свитую в прочную нить, словно невидимой ладонью гнать этот пока незримый поток, перехватывать, направлять, подгонять — скорость все выше, впереди — мрачные горы, что упираются в небо, и снега на вершине сияют в лучах Древ, а ниже — тень... И волна, что летит туда, сейчас грянет в стену гор намного дальше Южного Стража, и на ее вершине вспыхнет искра золотого света — а после эта волна обрушится обратно, и совьется в кипящий водоворот, и отразится от берегов, и уже усмиренной качнется в глубины, устремится прочь, и отныне будет так — от этого берега теплое течение уходит на юго-восток, растворяясь, исчезая, вливаясь в бессмертную неумолчную песнь.
Мир это дом. От самых темных глубин до сияющих снежных вершин — мир это дом.

Мелькор чувствовал, как нарастает напряжение, как могучая воля Ульмо подчиняет воду, связывает, притягивает. Вот сейчас отпустит — и соберется обманчиво-гладкое море тяжелыми, глянцево поблескивающими складками, вскипит пеной, ударится в берег: мощь против мощи, ярость волн против несокрушимости камня.
«Буря — это ведь и моя Песнь... Добавить бы к Музыке Ульмо мою Тему — дыбом поставить море, закрутить бешеными водоворотами, швырнуть на скалы. Пусть поднимется ветер, сгустит воздух, пригонит исчерна-лиловые тучи. И острые росчерки молний рассекут небо от горизонта до горизонта. И лопнет кора земли, выплеснется огненная кровь, зашипит, встречаясь с водой, обращая ее в клубы пара, и застынет черными сгустками. Так, как это было в начале. В самом начале мира, когда каждый из нас пел, как просила душа — безоглядно, бесстрашно, искренне.
Петь снова — так. Всего себя вложить в Музыку, и пусть потом заточат, уничтожат — неважно, ведь я успею выплеснуть Тему свою. Эхо голоса моего останется в мире, в каждой грозе его, в зное и в холоде, в снежных вершинах, в подземном пламени, в хрустале ледников и в безумии смерчей. Петь...»
Но вместо этого Мелькор лишь осторожно подхватил Тему Ульмо, подпевая старательно, как неуверенный, но прилежный ученик-майя. С той лишь разницей, что не делал ошибок: каждая нота была идеально подобрана и безупречно вплеталась в Песнь.
«И это он называет бурей! Какая тоска...»

... Море — как любовь. Заберет тебя без остатка — и отдаст много, много больше.
Смех младших стихий — смех радости. Они любят эту работу. Вот чья-то сосредоточенность, настойчивость — майа выполняет свою часть задачи, он собран, он знает, что делать — и внезапно знание отступает, давая дорогу вдохновению. А вдохновение опирается на знание, и все получается верно, будто вернее и нельзя.
Множество голосов сплетают Песнь. Волна поднимается из глубин и мчится к югу — вал соленой воды вздымается выше и выше, вся мощь удара тысяч волн о скалы, все буйство водоворотов и вечная темнота придонных вод летят сейчас, обгоняя небесных птиц.
... В музыку вплетаются новые ноты — этот голос так точно подхватывает мелодии, усиливает их, направляет. И Ульмо знает, чей это голос. «Что ж. Пусть будет так».
Песнь гигантской волны осталась почти прежней. Но кое-где нарочно оставлены лакуны — там можно спеть по-разному. Вот тут подправить, пройти точнее. Тут обогнуть мыс — но как? Отразиться от него, перекатить через него волны? Здесь — завиток на поверхности воды, подводная ветвь течения уклонилась от основного потока... Будто капли дождя — падают там и тут, и за каждой уследить невозможно... почти невозможно.
Раздумывать некогда: замешкаешься — отстанешь, мелодия расползется медузой на камне. Каждый миг — новая тропинка, новая развилка. Часть незавершенных мелодий тут же подхватывают майар, часть — завершает Ульмо, но не сразу — так, будто и сам не знает, каким будет новый поворот, новая нота.
Это вопросы. Множество крохотных вопросов — словно капли на ладони, словно капли в облаке над черной водой.
И будто капли в поток, все шероховатости сплетаются — в один-единственный вопрос.

«... Снова пауза. Ты опять предоставляешь мне повести Песнь дальше, принять решение, сделать выбор. Что это? Знак доверия? Или проверка? Скорее второе. И нет времени на раздумья, да и бесполезно пытаться угадать твой замысел. Я ведь не ты, Ульмо. Твоя Музыка никогда не была и не будет созвучна моей, я могу лишь повторить ее, скопировать, подхватить. Но я не способен сам спеть чужое. Только свое. А значит, Диссонанс неизбежен. Если же я замешкаюсь, промолчу, ты не дашь, конечно, угаснуть мелодии, но это будет — отказ ответить на твой вопрос. Закрытость, равносильная признанию, что я не изменился, что я — иной, чем вы. Ты расставил мне ловушку, Владыка Вод, и очень искусно, надо сказать. Что ж, брат, я попадусь в нее. Но кое-что ты все-таки не учел: я не позволю тебе услышать всю мощь моего вновь обретенного голоса. Я буду петь, Ульмо, раз ты этого хочешь. Но — вполсилы».
Катятся тяжелые волны, но теперь менее слажен их бег. Вот, повернув резче, чем нужно, новое течение ударилось в берег, вскипело пеной, замкнулось водоворотом, но тут же выровнялось и двинулось дальше — Мелькор с подчеркнутой готовностью подправлял мелодию, подстраивал ее к Теме Ульмо, и приглушенный голос его звучал, хоть и не совсем в унисон с общим хором, но достаточно тихо, чтобы Диссонанс оставался мельчайшими неточностями, лишь слегка царапающими слух, но не разрушающими музыку.

... Это ветер с ледяных пустошей. Это голос подземного огня. Это прибой разбивается о скалы. Пляска волн. Сила, изменяющая материю. Нити судеб. Жизнь. Творчество. Настойчивость. Выбор верного решения. Радость. Печаль. Все то же самое, и все — иначе.
Иначе.
«Ответ получен? Что это, доверие или хитрость? Мелькор не может не понимать, что я слышу Диссонанс. Тогда — зачем? Что это, вызов? Готов ли я начать новую войну? Хочу ли я новой войны? Неизбежно ли это?
Диссонанс — да, но мы ведь плетем мелодию.
Если мы начнем войну сейчас — Мелькор обречен. А мы, если надо, начнем. Только глупец может этого не понимать.
Самоубийственный вызов? Непохоже. Это не война. Это Песнь.
Или это — тоже вопрос? И что же я отвечу?
Сейчас Диссонанс — это цепочка простых „не так“, „не там“, „иначе“. Едва заметных. Как крохотная трещина в сосуде. Хотя голоса майар перебрасывают через нее мосты... И я тоже...
Но что, если это непонимание станет больше? В какой миг „может быть и так“ превратится в „НЕТ“?
Я не знаю. Нет ответа. Нет верного решения.
Ну что ж. Я буду внимателен. Я по-прежнему не верю. Но сейчас... Война окончена».
Голос волны — то новое, что сотворено вместе. Цвет волны — зелень и синева, сияние пены и пламя подземных чертогов.
Среди звучания мира — множество путей для новой Музыки, множество верных путей. Если бы кто-то всмотрелся в переплетение мелодий, то увидел бы — здесь зовут, и здесь откликаются на зов, здесь учатся — и здесь находят применение своему умению, здесь — чистая радость бытия, здесь выбегают на берег веселой толпой и, смеясь, откатываются обратно, тут — сомнение и надежда, там — дружеское состязание, тут — кто-то сбился, и ему протягивают мокрую ладонь — держись, вот кто-то, уставший, остается позади, и его прощальное пожелание «Удачи!» летит вдогонку Песни, а сам он смотрит вслед, гордый тем, что в этой Музыке, в этой волне есть и его ноты.
Но кто будет вглядываться? Разве что в чертогах Вайрэ, пронизанных золотым светом, в котором танцуют пылинки, кто-то когда-то развернет череду давно случившихся событий, проведет пальцами по гобелену... И увидит...
Раньше — вся тяжесть моря на ладони. Раньше — неукротимый бег волны, все быстрее и быстрее. Неважно, что было прежде. Неважно, что будет потом.
Сейчас.
Волна вскипает — и взлетает, кажется, до самых звезд. Словно норовистый конь встал на дыбы. Словно стая птиц разом взлетела с воды — в хлопаньи их крыльев рождается ветер. Это напор и натиск, вся сила разбега, вся сдерживаемая мощь — вырывается на простор, в небо, и некому видеть с холодных безжизненных берегов, как море встает стеной, и в головокружительной выси сквозь эту прозрачную стену мерцает звездный свет. А потом волна рушится вниз.
Финальный аккорд бьет в скалы, как в тяжелый колокол. Падает, рушится, крутится, тащит камни. Та сила, что перемелет эти камни в песок за долгие-долгие эпохи. Та, что принесет песок и оставит на берегу, и за многие годы выстроит из этого песка высокие стены — не меньше этих гор — и уйдет, отступит, оставив берег травам и ветру.
В этом кипении, среди режущих скалы потоков, среди вихрей и бурунов нет места Воплощенным — пусть буйство моря направляется могучей волей, но бушующие здесь силы поистине огромны, будто в дни творения Арды.
Вся масса воды — откатывается, отражается, разбегается, и усмиренной уходит на восток, растворяясь, становясь такой же частью моря, частью мира, что и прежде.
Работа, что осталась — такой же неспешный труд, как и обычная жизнь океана. Здесь — сточить немного, там — принести песка, тут — углубить дно. Повседневные заботы. И творцы возвращаются каждый к своим делам.
Осанвэ всем, кто пел новое течение, без слов, просто эмоция: Ульмо доволен вами. Мы хорошо поработали. Благодарю.

Тяжелая масса воды навалилась на берег и с шумом отхлынула, играя захваченными камнями. А на уступе темной от влаги скалы осталась сидеть одинокая фигурка — совсем крошечная на фоне Пелори.
«Я рисковал, — думал Мелькор, наблюдая, как постепенно разглаживаются волны и все спокойнее и ровнее дышит море под ним. — Глупо, неоправданно рисковал. Мне нельзя было петь с ним. Мне вообще не следует петь с Валар. Рано или поздно кто-нибудь догадается. И тогда конец. Да и то, что случилось сегодня... сойдет ли мне это с рук?»
Темный Вала еще раз вспомнил каждую ноту только что сотворенной Музыки, сопоставил с прощальным осанвэ Ульмо и решил, что на этот раз, пожалуй, обошлось.
«Но если я откажусь петь, это также вызовет подозрения. Значит... надо иметь дело лишь с теми, кого легко обмануть. С Детьми. Да и Манвэ предлагал мне учить их. Вот и предлог... Стоп! А если и это — ловушка? Хотя... похоже, другого выхода нет».
Приняв решение, Мелькор легко поднялся и зашагал прочь от берега. Не оглядываясь.

Вернуться на страничку прозы

Хостинг от uCoz