О Б Р Я Д

О, Готфрид Андерш, чьё имя священно, чей дух пребывает в эоне свободы! Я, Кавасима Кэйдзи, кляняюсь тебе от имени всей Революционной Армии. Я кровью своей окропляю винтовку и меч.
Ты жив, Готфрид Андерш, я знаю. Твой образ я всегда ношу у сердца, а сейчас он предо мной на алтаре, между курительных свечей. Таким ты покинул наш мир — молодым и смелым, непокорным и упрямым, с сигаретой в углу рта. Мы сохранили твой голос на кассетах, прядь твоих волос и семь твоих подлинных писем о свободе и ненависти. В университете, где ты бунтовал, твоё место в аудитории девушки украшают цветами. Там — Кирстен Хагенберг, твоя возлюбленная.
Твой путь был предначертан, Готфрид Андерш. Ты родился, чтобы возродить учение из праха, чтобы указать нам путь и повести к победе. Ты проповедовал в курилках, коридорах и кафе, обещая восстание и возрождение. Ты был гоним, тебя преследовали, избивали и судили, но ты твёрдо шёл навстречу испытаниям, потому что тебе ведома были судьба - что было и что будет. Ты не свернул с пути, не сдался, не смирился. Даже смерть не остановила тебя, Готфрид Андерш! Ты знал, что она близко, но не устрашился, а шагнул навстречу ей.
Ты говорил — «МЕНЯ УБЬЮТ» — с уверенным спокойствием. «Я произнесу восемнадцать речей под запись, — говорил ты, — больше мне не дано в этой жизни» — так оно и случилось. «Меня предаст мой лучший друг», — предвидел ты, и стало так — подлец Рамон Эррера выдал тебя службе RGB, когда ты скрывался. Семеро сошлись тогда в кафе «Валенсия», ты был седьмым, ты пил вино и говорил им восемнадцатую речь, самую страстную из своих речей, а Кирстен Хагенберг и Реджи Стейнер писали её на диктофоны. Тебя не собирались брать живым, и шеф RGB сказал агентам — «Он вооружён, возиться с ним не стоит, бейте в голову». Ты упал на пороге «Валенсии», освободившись от тела, став светлым, чистым духом.
О, Готфрид Андерш, они стерегли твоё тело в морге, словно ты, мёртвый, молча угрожал вернуться в сброшенную оболочку и восстать в ярости. Газеты, телевидение, радио захлёбывались в ликовании и грязной лжи — они торжествовали, чтобы криком заглушить свой страх. Министры, генералы и спецслужбы совещались за закрытыми дверями, чтоб похоронить тебя ночью, тайно, в неизвестном месте. В университетах верные оделись в чёрное и говорили — «МЕСТЬ!», подлец Рамон Эррера застрелился от ужаса, а на плёнке Реджи Стейнера нашли несказанное — то, что ты не говорил в «Валенсии», а надиктовал после смерти — «Братья и сёстры, не оплакивайте меня; ждите — я приду».
В морге на лице твоём была улыбка. Полицейские агенты видели, как на двери из ниоткуда появился знак Революционной Армии — и его не смогли ни стереть, ни замазать, он был словно выжжен в металле. «Это был истинный команданте», — говорили даже дети менеджеров, и некоторые из них встали в наши ряды, чтоб биться за свободу.
Твои подвиги, Готфрид Андерш, не прекратились с твоей смертью. Все знают, как была обретена твоя могила — ты во сне явился итальянской девушке и поведал, где тебя зарыли, а она, проснувшись, запустила это в Интернет, ибо ты ей так велел. Все — японцы, немцы, русские, арабы, негры и латинос — все съехались туда, и жалкими, смешными нам казались заверения властей, что это — не могила, если тела нет; ты снова обманул их, и ушёл, как раньше уходил от слежки и облав, когда они разрыли яму и показывали, что она пуста; ты — там, в горах, ты под грудой камней, это — твой курган, твоя пещера, где ты ждёшь своего часа, чтоб подняться и возглавить нас. Девушки, прикасаясь к тем камням, влюбляются в тебя, а парни становятся отважными бойцами.
Я, командир Кавасима Кэйдзи, был там и поклонился тебе. На тех камнях я принёс клятву, которой буду верен всегда. Пока светит солнце и растёт трава, пока прибой плещет о берега, и ветер шумит в соснах, я буду сражаться за свободу против неравенства и угнетения, за правду против лжи, за любовь против продажного разврата, за чистоту против грязи. Я верю словам на плёнке Реджи Стейнера. В том мне свидетели души моих предков и божества невидимого мира.
Я счастлив, как ребёнок, впервые улыбнувшийся матери. Кажется, что меня пронизывают лучи света; я прозрачен, я невесом, я ощущаю нечто, невыразимое словами. Солнце по лучам стекает мне в глаза, а тени расходятся от меня, как стрелки часов от центра циферблата; я протягиваю руку к алтарю — и не узнаю её. Что-то случилось со мной. Я озираюсь с изумлением, я вижу шестерых, сидящих на циновках у стен по-японски. Это азиаты, молодые парни и девушки. Я постепенно вспоминаю имена — это Фукуда Дзиро, который так пламенно пишет листовки; вот — Накадзима Дайгоро по прозвищу Хромой Тигр, вот мой пулемётчик Исихара Сигэо, вот Тосиэ — она... я её знаю очень близко, мы не раз говорили о том, как поженимся после победы. И мы непременно поженимся, потому что и об этом я поклялся на могиле... на чьей могиле?..
— Командир Кэйдзи, — тихо спрашивает она, — обряд закончен?.. Почему вы так странно смотрите, командир?..
Дом вздрагивает; слышен далёкий гром взрыва, и сыплется пыль с потолка. Это — ракета «земля-земля»; генерал Ватанабэ решил атаковать нас. Ну, мы ещё посмотрим, кто кого! Мне пора к бойцам, они ждут меня...
— Командир Кэйдзи... — вновь Тосиэ называет чужое имя.
— Готфрид, — я отвечаю хрипло, словно рот мой годы и годы был забит землёй. — Меня зовут Готфрид, ты забыла?.. Где Кирстен? где Реджи?..
Почему они мне кланяются? почему Тосиэ улыбается и плачет?

**********

Вернуться на страничку прозы

Хостинг от uCoz