Подорожник

Море кажется белым под светлым утренним небом. Флюгер в форме летящей чайки чуть слышно поскрипывает над острой крышей домика, стоящего у самого обрыва.
На столе в полутемной комнате догорают оплывшие свечи в тяжелых подсвечниках. Светловолосая женщина медленно ведет пальцем по неровным строкам в толстой тетради.
— Почти все...
Она оглядывает расставленные в ей одной известном порядке разнокалиберные баночки, плошки и колбы, ступку с ядовито-лиловым порошком, обрубок чешуйчатого хвоста, горки семян, терпко пахнущие пучки трав. Бросает быстрый взгляд на очаг, где в помятом котле греется вода — у стенок уже собираются пузырьки.
— Шестиперст из Ллэйн? — она поворачивает голову к мужчине, сидящему у огня.
— Я достал, — он развязывает небольшой дорожный мешок и, порывшись в нем, выкладывает на край стола несколько увядших тонких стебельков с листьями, похожими на растопыренные пальцы. — И еще — вот. Зуб годовалого дракона. Ты не поверишь, сколько миров пришлось обшарить...
— Чуть позже, Ачо, — мягко прерывает его женщина. — Когда мы закончим, я с удовольствием послушаю рассказ о твоих приключениях.
Она снова склоняется над тетрадью, рассеянно отводя левой рукой прямые светлые волосы, падающие на глаза.
— И все же без подорожника нам не обойтись, — ее голос звучит устало.
— Эшь, это слишком рискованно, ты же знаешь. Найди замену...
— Нет замены. Мы должны добыть подорожник или отказаться от затеи. Отказаться я не могу.
— Но ведь это закрытый мир. Мы не сможем войти в него, оставаясь собой. Придется воплощаться. Сколько человек из тех, кто там побывал, сумели вернуться?
— Трое, — спокойно отвечает женщина. — Но это ничего не меняет.
— Кто-нибудь из них мог бы...
— Нет. Никто из вернувшихся не захочет попасть туда снова. Поверь мне, я говорила с ними.
Мужчина опускает голову.
— Что ж, я попытаюсь, раз другого выхода нет, — его голос звучит глухо. — Если я обо всем забуду, ты, возможно, сумеешь меня вытащить.
— Нет, Ачо. Это сделаю я. У меня больше опыта. Мне случалось уже воплощаться в похожих мирах, не теряя себя. Справлялась прежде, справлюсь и теперь.
— Только не ты! Если ты не вернешься...
— Я вернусь. Время в том мире течет по-иному. Я могу там родиться и прожить несколько лет, но сюда вернусь прежде, чем вскипит вода в котле. Не тревожься.
Она садится на лавку возле стены и закрывает глаза. Постепенно дыхание ее затихает. Ачо с нарастающей тревогой вглядывается в отрешенное лицо, бледное, осунувшееся за последние дни, с темными полукружьями под глазами. Не надо было ее отпускать.
Он выходит из домика и по крутой тропинке спускается к морю. Усилившийся ветер гонит к берегу волны в мохнатых шапках пены, обдает дождем сверкающих брызг человека, одиноко стоящего на берегу. От горько-соленой воды глаза начинает щипать, и Ачо зажмуривается, прикрывая лицо ладонью.
Тревога не отпускает. Он возвращается в дом. Эшь по-прежнему не шевелится. Вода в котле кипит ключом, выплескивается, и пламя обиженно шипит, грозя погаснуть.
Некоторое время Ачо ходит из угла в угол и, наконец, решается.

До поезда оставалось еще больше часа, и она решила немного прогуляться по тропинке, ведущей от города к небольшому лесу. Спокойно подумать несколько минут, прежде чем вновь окунуться в привычную суету: работа, дети, дежурные встречи с друзьями и родственниками, вечерние новости по телевизору. Впрочем, из этой суеты состояла ее жизнь, и, право же, она складывалась совсем неплохо.
Навстречу по тропинке неслась стайка ребят, и женщина с улыбкой посторонилась. Один из мальчишек внезапно отстал от остальных и пристально взглянул на нее блестящими темными глазами. Быстро присел на корточки, что-то сорвал и протянул ей. Подорожник.
— Спасибо, — машинально сказала женщина.
И добавила неожиданно и непонятно для себя самой:
— Ачо?
Мальчишка наморщил гладкий лоб, словно силясь что-то вспомнить. Потом пожал плечами и бегом кинулся догонять остальных.
Женщина повертела листочки в пальцах, не зная, что с ними делать, и зачем-то сунула в сумочку. Пора было идти на станцию.

Он сам не знал, с чего ему понадобилось рвать листья и вручать совершенно незнакомой тетке. Почему-то вдруг показалось — это важно. И что за странное слово сказала та женщина? На миг ему показалось, что прежде оно имело какой-то смысл. А впрочем, не все ли равно? Ведь сейчас каникулы.

— Ну, как твоя командировка?
— Порядок. Договор заключили. Через час шефу докладываю.
Она полезла в сумочку за пудреницей — и наткнулась на несколько увядших листьев. Что за ерунда? Откуда тут эта трава? Ах, да, вчерашний мальчишка с подорожником. И зачем надо было пихать этот мусор в сумочку? Вот растяпа!
Она все же помедлила немного, задумчиво глядя на листики и неосознанно хмуря брови. Почему-то всплыла в душе неясная тревога, совсем как в детстве и юности, когда она видела странные сны об иных мирах — ошеломляюще-яркие, они забывались почти мгновенно при пробуждении, оставляя лишь чувство острой тоски по чему-то несбыточному. Женщина чуть заметно поморщилась. К счастью, это все в прошлом. Вот уже несколько лет ей ничего такого не снится.
Изящные пальцы разжались — и подорожник полетел в корзину для бумаг.

Над белым морем кружат чайки. И, словно одна из них, бьется чайка-флюгер над крышей маленького островерхого домика, бешено крутится на ветру — будто хочет вырваться и присоединиться к остальным.
В комнате с погасшим очагом, безжизненно уронив руки, сидят двое — мужчина в дорожной одежде и невысокая женщина со светлыми волосами до плеч. Веки опущены. Застывшие лица походят на маски.
На потрепанной тетради, лежащей на столе, — толстый слой пыли.

Вернуться на страничку прозы

Хостинг от uCoz