Ямы

Низкие свинцовые облака, несмотря на свою тяжесть, быстро неслись но небу, утюжа прижимающуюся к земле чахлую растительность.
Хоак Гвин выбросил на поверхность последнюю на сегодня лопату земли и остановился, вытирая пот. Яма получилась очень хорошей, и умиротворенность охватила всё его существо. Значит, его работа угодна богам.
Он вылез на кран, прихлопал свежевыброшенную землю и осмотрелся по сторонам. Некоторые из соседей еще работали: мелькали лопаты, вылетали на поверхность кучечки земли. Другие уже стояли, отдыхая, или сидели на корточках возле своих Ям.
Хоак Гвин не торопился вылезать: он еще раз осмотрел внутренность Ямы. В некоторых местах поверхность уже остекловалась, в других стеклянная корочка начала разрушаться и сквозь нее прорастали длинные густые пушистые иглы монокристаллов. Чуть пониже чередовались тонкие красные, желтые и оранжевые слои, левее их проглядывало плотное, твердое — не оцарапаешь когтем — синевато-зеленое ядро, дальше шла бело-черная крапинка, низ весь был заполнен черно-красным. Наверху же вся выброшенная почва была однотонного ровного серого цвета, рассыпающаяся под пальцами — если ее сжать — легкой золотой пылью.
Все как будто было в порядке, но сказать, почему он так подумал, Хоак Гвин бы не смог. И как должно было быть — тоже, И что означают все эти слои, полоски, крапинки, ядра и их цвета. Ему просто показалось, что все в порядке и, опершись о лопату, он вылез из Ямы привычным движением, доведенным до автоматизма за многие-многие дни, проведенные здесь. Подошел сосед — Поап Таш.
— Много вырыл? — поинтересовался он. Обычный, стандартный вопрос, вроде «Как поживаете?» или же «Не правда ли, хорошая погода сегодня?»
— Как обычно, — пожал плечами Хоак Гвин и оперся о лопату всеми четырьмя руками.
— У Вето Гна чужого поймали, — сообщил сосед. Хоак Гвин вздрогнул:
— Копал?
— Нет, засыпал.
И обоих синхронно передернуло от той мысли, что существуют на свете сумасшедшие, которые не могут найти себе места, ходят неприкаянно по земле и засыпают чужие Ямы.
— А зачем, зачем он это делал? — переспросил Хоак Гвин, понимая, что вопрос его останется без ответа. Поап Таш пожал плечами.
— Вето Гна спрашивал его, но он молчит. Странный он какой-то. Не наш: никто его не знает.
— Да, такое мог сделать только чужой.
— Понятно было бы, если бы он стал копать, — продолжал Поап Таш.
— Понятно, — кивнул Хоак Гвин, — значит, у него нет своей Ямы.
— Но засыпать, — продолжал Поап Таш, — это совсем непонятно. Вето Гна поразил его, — сообщил он, чуть помедлив, — он лежит теперь у него на заднем дворе. Ты можешь посмотреть, если захочешь.
Хоак Гвин кивнул. Конечно, он обязательно сходит. Не сегодня, конечно, и не завтра — попозже. Но обязательно сходит.
— Это у него второй такой? — спросил Хоак Гвин.
— Третий.
— Не везет Вето Гна. Они заполонят весь его задний двор. Что он будет делать?
— Построит новый. У него лучшая Яма.
Оба опять замолчали. Хоак Гвин вспомнил, как — в прошлом году, кажется? — или уже несколько лет прошло с тех пор? — утром тоже обнаружил в своей Яме чужого. Но тот копал. И лопата у него была какая-то необычная — с почти прямой ручкой, очень твердой на ощупь. Но остальное все было понятно — он копал, хотел сделать Яму своей. Но не успел. Хоак Гвин тогда тоже поразил его и оттащил на задний двор. Он так и стоит там с тех пор — холодный, высохший — наверное, уже пустой внутри. Но других больше не было.
— Почему они не могу копать свои Ямы! — вырвалось у него. Поап Таш понял — у него тоже был подобный случай и думали они об одном и том же. Может, не совсем одинаково, но схоже.
— Наверное, они просто не могут Начать. Не знают, где, и как, и что для этого нужно.
— А мы знаем? — вдруг спросил Хоак Гвин. Он даже сам испугался своего вопроса — так неожиданно он у него вырвался. Поап Таш пожал плечами:
— Должны знать. Всякий Начинающий Копать Яму должен знать, как это делается — где выбрать для этого место, каким должно быть место, какую брать лопату, поливать землю в этом месте или нет и что говорить при первых ударах лопаты.
— А давно что-то у нас никто не Начинал, — произнес Хоак Гвин.
— Давно, — согласился Поап Таш, — я что-то не припомню.
— А как же Начинать?
— А зачем тебе? У тебя ведь есть своя Яма?
— Ну а вдруг с ней что-то случится?
— Что? Что с ней может случиться, если ты будешь каждый день ее копать?
— Тоже верно, — согласился Хоак Гвин. — Но я все равно беспокоюсь... Этот чужой, что хотел засыпать Яму Вето Гна...
— Да, он тоже выбил меня из колеи, — согласился Поап Таш.
— И я не могу вспомнить, как Начинать.
— А зачем? Ты ведь копаешь. Если что-то вдруг случится с твоей Ямой, ты вспомнишь, как Начинать.
— А если не вспомню? — продолжал настаивать Хоак Гвин и вдруг замолк, похолодев. Если не вспомнит — ему придется точно также пытаться залезть в чужую Яму и начать копать ее. И его будут выгонять хозяева Ям, а потом кто-то обездвижит, поразив его. И придется стоять у кого-то на заднем дворе, сохнуть, пока не иссохнешь полностью. А потом...
Он вздрогнул. Что потом? Этого не знал никто, приходилось только догадываться. Но каждый догадывался, как мог.
В памяти была пустота. А ведь он много раз видел тех, что стояли на заднем дворе у многих. Куда они потом деваются? Хоак Гвин спросил.
— Не знаю, — отмахнулся Поап Таш. — Зачем тебе это надо? Что-то ты любопытный стал в последнее время, много вопросов задаешь. Яма этого не любит.
Хоак Гвин испуганно покосился в сторону Ямы. Его Яма никогда и никак не реагировала на его слова. Как ей может понравиться или не понравиться что-то? Не пугает ли его Поап Таш?
— Я ничего не помню, — медленно произнес он. — Ничего. Как я Начинал Копать Яму — а может, я не начинал ее? Может, я захватил чью-то? Или моя мне досталась по наследству...
— Пойдем в деревню, — предложил Поап Таш. — Успокойся. Все ведь хорошо: у тебе есть своя Яма, дом, жена, дети. Ты хорошо копаешь, каждый день, от рассвета до заката. Соседи на тебя не обижаются, Яма тобой довольна.
Он говорил что-то еще, но Хоак Гвин уже не слышал. Он все никак не мог понять: разве Яма живая? Ведь ее копаешь в земле. Живое — это в чем течет кровь... Оно дышит, двигается. А Яма...
Они шли к деревне. К ним по пути присоединялись остальные и скоро колонна втянулась на улицу деревни и тут же рассосалась по своим домам.
В доме жена молча поставила перед ним на стол горшок с едой. Хоак Гвин, хоть и был голоден, есть не начинал. Новая мысль обеспокоила его.
— Жена, — позвал он. Та молча подошла и встала у стола. — Где ты берешь еду?
Она испугалась:
— Ты никогда не спрашивал об этом...
— Скажи, — настаивал Хоак Гвин.
— В Яме...
Хоак Гвин повернулся и окаменело посмотрел на жену. Он знал, конечно, что каждую ночь она ходит за едой, но что она ходит к Яме...
— Расскажи, — потребовал он.
— Я... иду ночью, — запинаясь, начала жена, — к Яме, опускаюсь в нее... или наклоняюсь... Там, на дне, лежит Еда. Я беру ее и ухожу домой.
— А как ты находишь нашу Яму? — спросил Хоак Гвин.
— Какую нашу? — не поняла жена.
— Ну, так ведь там, на Поле, много Ям, — растолковывал Хоак Гвин.
— Не-ет, — растерянно протянула жена, — там только одна Яма... наша...
— Так ведь ночью же темно, ты можешь не увидеть чужих Ям... — продолжал объяснять Хоак Гвин и вдруг замолчал. Она бы упала в чужую Яму, если бы не видела их.
— Расскажи, как ты идешь? — потребовал он.
— Выхожу из деревни и все время илу прямо...
Прямо. Он вспомнил, но какому извилистому пути приходится добираться ему до своей Ямы, огибая чужие... А она идет прямо. Она упала бы в чужую Яму, обязательно, если бы шла прямо.
Он принялся есть, покачивая головой. Еда была, как обычно, ни сладкой, ни горькой, ни кислой, ни пресной, ни острой, ни соленой. Вкусная, сытная, плотная, но легко проминающаяся под языком и зубами.
Поужинав, Хоак Гвин лег спать. Жена, еще немного повозившись, легла рядом, испуганно дрожа: ее разволновали вопросы мужа. Чтобы успокоить ее, Хоак Гвин привлек ее к себе и принялся нашептывать что-то, бестолковое и незначимое. Скоро она уснула. А Хоак Гвин еще лежал некоторое время с открытыми глазами и думал. Потом уснул и не слышал, как жена встала и вышла из дома, а потом вернулась и опять легла.
Утром он снова взял лопату и вышел на улицу. Изо всех домов выходили мужчины с лопатами и, двигаясь по улице, стягивались в колонну. Хоак Гвин здоровался, перебрасывался репликами с друзьями и знакомыми, потом замолчал и, так же молча, дошагал до своей Ямы.
Его Яма лишь намечалась в земле неглубокой впадиной — другие стояли в своих Ямах кто по колено, кто по пояс, а у кого-то торчала только одна голова. Вторая тоже была скрыта землей. Но кое-кто, подобно Хоак Гвину, вынужден был начинать почти с самого начала. А Улой Торм вообще не смог найти свою Яму. Он бродил между копающими, сосредоточенно глядя себе под ноги, иногда взглядывал по сторонам — все надеясь отыскать свою Яму, Но Ямы не было. Кто-то посматривал на него с испугом, кто-то — с сочувствием, кто-то злорадно, кто-то — и с ненавистью, а кто-то — печально, понимающе. Улой Торму предстояла нелегкая жизнь. Хорошо еще. если он вспомнит, как Начинать Копать Яму. А если нет? Тогда он попытается захватить чью-то. А чью? Н возможные кандидаты, к которым каждый причислял себя сам, взглядывали на нею с ненавистью. Все боялись за себя.
Холк Гвин посмотрел па Улой Торма долгим взглядом, в котором было все: и недоумение, и сожаление, и опаска, и понимание. И вопрос: почему? Почему вдруг Улой Торм не нашел сегодня свою Яму? Куда она делась? Но сегодня Холк Гвин работал молча — впрочем, как всегда, хотя мог иной раз отложить в сторону лопату, подойти к соседу и перекинуться с ним парой фраз. А сегодня никуда не отлучался от своей Ямы, иногда только взглядывал на бродящего Улой Торма, потом перестал делать и это, и все копал и копал, скоро выбрасывая наверх тяжелый грунт, в котором преобладали голубые, синие, сиреневые и фиолетовые тона, скользил легким взглядом по серому порошку пыли, в который грунт превращался, едва пересекал невидимую границу края Ямы, и молчал.
К вечеру он закопался в полный рост и выбрасывал почву, держа лопату вытянутыми руками.
— Ого! — приветствовал его подошедший Поап Таш, — у тебя, наверное, глубже всех сегодня получилось... Вылезай, уже вечер.
Хоак Гвин остановился, вздохнул и вытер пот ладонью. В глубине темно-синей стены перед его глазами вспыхивали маленькие золотистые и серебряные искорки, как бы подмигивали ему.
Поап Таш помог ему выбраться из Ямы, и теперь они стояли рядом, озирая все Поле.
— Улой Торм смог Начать, — сообщил Поап Таш.
— Хорошо, — обрадовался Хоак Гвин, — значит, он останется с нами. — А потом подумал: почему хорошо? Почему этому надо радоваться? А если бы он... ушел? И словно ледяная струя сквозняка обвилась вокруг его сердца. Потом она исчезла и осталось лишь приятное тепло радости от того, что Улой Торм остается с ними.
— Роум Беш исчез, — продолжал Поап Таш. — И Яма его тоже.
Хоак Гвин почувствовал, как холодная ванна окунула его снизу доверху.
— Поглотила... — прошептал он. Поап Таш кивнул.
— Я не стал говорить этого слова — чтобы ты не испугался сразу, не замер. Уорм Пос замер. Он был рядом с Роум Бешем и, наверное, видел, как все было. Яма сдвинулась с одной стороны и исчезла сразу по всей глубине.
— Так исчез Було Вон, — прошептал Хоак Гвин.
— Да. А Азан Пик был поглощен снизу — дно Ямы поднялось и заполнило его собой.
— Бурн Стера выбросило из Ямы, — припомнил Хоак Гвин.
— Да. А Азан Пика поглотило. Труо Кла закрыло сверху, когда сомкнулись края Ямы. Говорят, он еще кричал и стучал оттуда, пытался прокопать лопатой, потом замолк.
Они замолчали тоже, вспоминая тех, кого поглотило за последнее время — за год? за тысячелетие? — Каждый день был похож один на другой и время просто не имело значения. Важны были лишь Ямы, их надо было копать, каждый день, другого занятия не знал никто, и никто не искал себе другого. Зачем? Разве можно бросить свою Яму? Таких сумасшедших не было. Где брать Еду, если не копать Яму? А семья — жена, дети — что будет с ними? Нет, надо было сойти с ума, чтобы перестать копать. Те, что бросали копать — они ушли, исчезли, о них забыли, оставшиеся помнили лишь то, что надо копать — чтобы жить, чтобы тебя уважали соседи. Пусть не со всеми удается перекинуться парой слов — пока идешь в колонне от Ямы и к Яме — вечером и утром, но достаточно, чтобы они видели: ты здесь, ты рядом, ты снова идешь копать свою Яму и с тобой все в порядке. Иногда можно сделать перерыв, оставив лопату в Яме, обойти знакомых, поздороваться, обменяться новостями — что случилось за день и за ночь, — но лучше не высказывать особой радости или огорчения, все надо воспринимать ровно, спокойно, беспристрастно. Может быть, от этого и ничего не произойдет, но мало ли... Кто знает, почему вдруг утром исчезает Яма и человеку приходится весь день искать ее, а потом начинать копать новую, или пытаться захватить чужую — если забыл, как Начинать.
И те, которых поглотило — молчали ли они, или же пробовали высказать свое отношение к происшедшему или услышанному — говорили что-то такое? А может, ничего и не говорили, а только думали. А может, и не думали. Может, это ни от чего не зависит — ни от разговоров, ни от молчания, ни от поступков, — а просто все происходит чисто случайно, значит, как себя ни веди, а ты не способен убежать от подобного — от того, что ты можешь днем исчезнуть вместе со своей Ямой, или утром не найти ее. Или ночью жена придет с пустыми руками и скажет, что сегодня Еды не было. Лежи тогда и гадай, не спи — появится Еда на следующую ночь или нет. Такие случаи тоже бывали, хотя и очень-очень редко. Если Яма была в порядке, то Еда тоже появлялась там каждую ночь.
Хоак Гвин, хотя с ним пока и не произошло ничего страшного, тоже почти не спал эту ночь. Прислушивался, как сопели детишки — как обычно, когда он пришел вечером, они уже спали: и утром, когда он уйдет, они еще будут спать, — как ушла и потом вернулась жена — принесла Еду.
И не спал почти, но и спать не хотелось — утром встал бодрый, молча поел, погладил жену по голове и вышел, взяв лопату.
Сегодня Яма поражала его обилием розоватых тонов и оттенков, с прожилками и крапинками, слоистых и сыпучих. На этот раз вкопаться глубоко не удалось — Яма получилась едва по пояс, может, чуть глубже. Он копал и копал, вгрызаясь в землю и лишь иногда, останавливаясь отдыхать, окидывал усталым взглядом знакомый ландшафт, думал:
«А что там, за пределами взора? Там, где уже не видно?»
День прошел спокойно, ничего особого не случилось — вообще ничего не случилось, ничего не произошло и даже Поап Таш, подойдя вечером, ничего не сказал. Новостей не было, все копали.
Вечером дома все тоже было как обычно.
Утром начался хаос. Несколько человек не нашли своих Ям — но это еще ничего, так бывало и раньше и в конце концов всегда как-то улаживалось. Но произошло и то, чего никогда не было — появились незанятые Ямы. И неизвестно: то ли Ямы появились самопроизвольно, что было совсем уж невероятно, невозможно, немыслимо — потому что Ямы не могут появляться сами по себе, — то ли их хозяева просто не пришли сегодня утром. Но никто не мог сказать, кого из его соседей сегодня нет — все как будто присутствовали как всегда... Значит, произошло невероятное: Ямы появились сами собой, самопроизвольно, спонтанно, ниоткуда. Они были аккуратно ровные, неглубокие, одинакового серебристого цвета... Никто не хотел занимать их — даже те, чьи Ямы исчезли сегодня. Некоторые из них пытались захватить чужие — и хозяева выбрасывали их, почему-то не трогая, не поражая, а те с воем лезли и лезли снова в чужую Яму. Обнаружилось и несколько сумасшедших, пытавшихся засыпать чужие Ямы, да еще при том, когда в них находились хозяева. Этих обездвиживали сразу же и поставили потом у крайних Ям, лицом к светилу. Один — видно, совсем обезумев, — принялся засыпать одну из серебристых Ям. У его ничего не получилось: почва падала внутрь Ямы и исчезала, превращаясь в такую же серебристую пыль, что покрывала все дно Ямы, но глубина ее не уменьшилась. Этого не тронули и он ушел куда-то в сторону от деревни, бросив лопату.
К вечеру, однако, опять все как-то успокоилось: все из оставшихся начали копать новые Ямы, но серебряные не исчезли и продолжали сверкать в глаза, едва кто-то проходил миом них. Поэтому проходящий, косясь, ускорял шаги. Что-то надвигалось. Хоак Гвин чувствовал, как его охватывает состояние тоскливого ожидания. И он знал, что другие испытывают почти то же самое.
Ночью, когда пришла жена, Хоак Гвин ощутил, что земля мелко-мелко трясется. Тихо звенела посуда, раскачивались занавески, скрипела кровать... А прислушавшись, ему показалось даже, будто из глуби земли доносится далекий-далекий глухой гул. Так продолжалось до самого утра.
Утром, придя на Поле. все остановились у его края, не решаясь ступить дальше. Ям не было. Ни одной. Вместо них вздымались из глубины земли разноцветные Холмы.
Все стояли молча, никто не решался начинать работу. Все это было так необычно... и все же особых волнений никто не испытывал — будто все давно уже ждали чего-то подобного. К тому же Холмы были даже как-то узнаваемы — каждый из них находился в точности на том месте, где была Яма каждого. Но все равно все стояли, как бы привыкая. Потом кто-то — Хоак Гвин не разглядел, кто, тот был слишком далеко от него — взобрался на свой Холм и принялся сосредоточенно копать, сбрасывая с него грунт. Тогда уже и остальные, подтянувшись и даже немного обрадовавшись, полезли каждый на свой Холм и так же молча, как и всегда, погрузились в работу — принялись срывать вершину Холма лопатами, бросая вниз разноцветную почву, которая, едва достигая поверхности, рассыпалась в светло-серую серебристую пыль...
Хоак Гвин работал, стиснув зубы, как работал и раньше, и только в голове ею крутилась неявно выраженная радостная мысль о том, что теперь уже никто не может быть засыпан в свой Яме... Холм — это не Яма...
Вечером к нему, как обычно, подошел Поап Таш, но не спросил, как бывало раньше, много ли он вырыл, и не заглянул в Яму, которой теперь не было — все было видно н так. Он только остановился рядом и сказал, что Тиот Тот исчез, провалившись внутрь своего Холма...

Вернуться на страничку прозы

Хостинг от uCoz